Текстиль

По данным археологических раскопок, уже в Древней Руси были широко распространены технологии обработки волокнистых растений и шерсти. В первом случае речь шла, прежде всего, о льне. Учёные смогли восстановить весь процесс производства льняного полотна, ткани, самой распространённой в русских землях. Когда лён созревал, его выдёргивали из земли, сушили и удаляли семена. Затем его, как и зерно, молотили, чтобы удалить клейковину. Дальше начиналось самое главное: лён замачивали, снова сушили и начинали вычёсывать. Длинные и мягкие волокна (их было около трети от всего количества) шли на лучшее полотно, более короткие и грубые – на полотно похуже. В целом это был длительный и довольно трудоёмкий процесс, учитывая, что полезными были лишь 20% от всего сырья. Примечательно, что в русских деревнях описанный способ был повсеместно распространён вплоть до начала XX в, а само льняное полотно было основой всей одежды.

Цеп (сверху) и чесало (снизу) – первые орудия русского текстильного производства

Другая ситуация была с шерстью. Хотя технология обработки овечьих шкур была не менее давней, она была несовершенной, и в основном в крестьянских хозяйствах использовалась сермяга – шерстяная ткань самой грубой выделки. Отсюда пошло выражение «сермяжный» (то есть «простой, грубый»). Более тонкая ткань традиционно была импортной. Так, у знатных сословий наибольшей популярностью пользовались немецкие сукна. Особенно популярным было красное и зелёное сукно. О масштабах импорта на Русь можно судить по тому, что по данным на 1410 г. в Новгороде у немецких купцов на руках было 80 км (!) сукна, выставленного на продажу.

Постоянный приток тканей как извне, так и за счёт внутреннего производства способствовал появлению универсальной меры их длины. Длинный отрез раскатывали на земле и меряли большими шагами – так появился аршин (около 71 см). До самой революции аршин стал кошмаром школьников, которые решали бесконечные математические задачи о покупке купцами аршинов разного сукна. Недаром Тютчев в своём известном стихотворении писал: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить», в том смысле, что страна слишком большая и разнообразная.

Источники XVI-XVII вв. донесли до нас цены на текстиль и одежду. Поскольку и материал, и готовое платье ещё делалось вручную, они были достаточно высокими:

Собственно русские текстильные производства начали появляться в середине XVI в. Впереди всех шли Новгород и Псков, традиционные пункты импорта тканей. Затем к ним присоединились другие города. В начале XVII в. тверские ткачи основали в Москве свою колонию, которая получила название Хамовники (от «хамовки» – льняного полотна). Тем не менее, промышленного производства тканей пока ещё не было.

Ситуация начала меняться с приходом к власти Петра I. В условиях постоянных военных действий текстильная отрасль приобрела стратегическое значение. Посмотрев, как устроено производство в Европе, новый царь захотел устроить то же самое дома. На первые фабрики (мануфактуры) в качестве вольнонаёмных действительно удалось привлечь часть свободного городского населения. Тем не менее, вскоре рабочих стало неоткуда брать: государственные крестьяне были заняты на уборке урожая и вообще производстве еды, а дворяне-помещики крайне неохотно предоставляли людей из своих хозяйств.

Пётр решил проблему своеобразно. С одной стороны, на фабрики стали буквально сгонять всех, кто не был привязан к месту жительства – бродяг, преступников, военнопленных, даже мелких священников. Они стали называться «казёнными» мануфактурами. Наряду с этим царь разрешил купцам свободно покупать деревни с крепостными крестьянами – дело доселе невиданное, поскольку такое разрешалось лишь дворянам. Это было сделано оттого, что у купцов были деньги на развитие производства, но не было людей, которые бы могли его развивать. Чтобы не злить дворян, Пётр вписал в законодательство любопытный нюанс. Согласно ему, купцы владели крепостными лишь формально, тогда как фактически они переходили государству. Для работы мануфактур они как бы передавались им во владение. Так появилось обозначение «владельческие» (или по-западному, как любил Пётр, «посессионные») мануфактуры. Помимо этого, работали и небольшие частные предприятия, которые могли открывать как обедневшие помещики, так и разбогатевшие горожане.

Стоит ли говорить, что качество произведённого товара было весьма посредственным. Так, на полотняном заводе, открытом в 1706 г. в Москве, на производство 1 аршина ткани тратилось до 2 рублей (порядка 10 000 современных), а результат оказывался «негодным». Иностранные специалисты, на которых возлагал надежды царь, ехали в Россию за «длинным рублём», не выдержав конкуренции на родине. Они разбирались в работе мануфактур не лучше своих русских подопечных. Производство начало падать: если в 1716 г. на московском Суконном дворе было изготовлено 138 000 аршинов сукна, то уже в 1719 г. – только 25 000 аршинов, причём произведённая ткань годилась только на подкладку. За период 1719-1724 гг. Петербургская суконная фабрика по результатам работы понесла убытков на 3 000 рублей, а Казанская – 8 000 рублей (порядка 15 и 40 млн современных соответственно). Прибыльной была лишь московская полотняная фабрика, принадлежавшая голландцу Ивану Тамесу. Развитию его предприятия способствовали два решающих фактора: хозяин лично отбирал и обучал русских мастеровых, а также предлагал большой ассортимент, не только полотно, но и разноцветные сукна. По сути, мануфактура Тамеса была первой полноценной русской текстильной фабрикой.

В перестроенном здании фабрики Тамеса в начале XIX в. разместились Хамовнические казармы. Современный адрес – Комсомольский проспект, 18-22

В целом к моменту смерти Петра Великого (1725 г.) текстильная промышленность в России находилась в депрессивном состоянии. Это было связано не только с низкой квалификацией сотрудников. Сама система работы мануфактур была сложной и запутанной. Работа каждой из них зависела от ряда обстоятельств. На некоторых ежемесячно платили жалование, на других работа была сдельной. Где-то рабочие получали все деньги сразу, в другом случае из жалования высчитывали оброк, как у помещичьих крепостных. У владельцев посессионных мануфактур производственные мощности и купленная деревня почти никогда не оказывались рядом, поэтому приходилось переносить фабрику к месту жительства крестьян, что отрицательно сказывалось на торговых связях.

С другой стороны, далеко не все купленные крестьяне могли быть переведены на производство. Если владелец забирал слишком много мужчин из деревни, их хозяйства разорялись, и мануфактуре приходилось брать на попечение семьи работников, выплачивая им дополнительные деньги во избежание социального взрыва. Через какое-то время купцы вовсе отказались брать крепостных на фабрики и стремились заполучить вольнонаёмных из числа государственных крестьян. Однако их приходилось отпускать на период сельхозработ, и тогда производство, и без того посредственное, вообще останавливалось. Кроме того, сами крестьяне не особо стремились идти в мануфактуру: их отталкивали тяжёлые условия труда, низкая оплата (даже квалифицированный сотрудник получал в лучшем случае 2 рубля в месяц, в пересчёте на современные это 7000 рублей) и 14-часовой рабочий день. Пытаясь не допустить развала мануфактур, власти в 1736 г. прикрепили к ним персонал. От этого сделалось ещё хуже: фабричные рабочие таким образом превратились в полноценных крепостных. Как ни парадоксально прозвучит, но, когда вспыхивали крестьянские восстания, рабочие были в первых рядах.

Дальнейшее развитие текстильных мануфактур шло по двум траекториям. Казённые продолжали приходить в упадок, тогда как дворянские существовали за счёт непосредственного крепостного труда, когда крестьяне фактически отбывали на них барщинную повинность, не являясь рабочими. Постепенно и посессионные мануфактуры стали превращаться в обычные поместья, причём в некоторых случаях купцы возводились в дворянство. Так произошло, к примеру, с Афанасием Гончаровым (1693-1783). Сын калужского гончара (отсюда и фамилия), он в 1720 г. заложил вместе с компаньонами полотняную мануфактуру. Впоследствии вокруг неё выросло поместье, которое так и называлось – Полотняный Завод. Продукция Гончарова была настолько высокого качества, что в значительной степени шла на экспорт. Со временем хозяин перепрофилировал свою фабрику на производство бумаги, на которую был ещё больший спрос.

Афанасий Гончаров – основатель семейного дела

Полученная прибыль сделала Гончаровых одними из наиболее богатых родов Калужской губернии. Праправнучка Афанасия Гончарова, Наталья Николаевна, стала женой Александра Сергеевича Пушкина, а семейная фабрика Гончаровых по-родственному «подгоняла» поэту бумагу для работы и издания книг. Предприятие в Полотняном Заводе продолжало работать и в советское время, выпускает оно бумагу и в наши дни (сейчас это ООО «Полотняно-Заводская бумажная фабрика»).

Тетрадки производства Полотняного завода можно приобрести и сейчас

В конечном итоге частновладельческие мануфактуры возобладали над государственными. Именно за счёт них до конца существования Российской империи происходило развитие текстильной отрасли. Наряду с этим, в конце XVIII в. в этой сфере произошёл настоящий переворот, напрямую связанный с английской промышленной революцией.

Стремительному экономическому развитию Англии во второй половине XVIII в. способствовали два важных фактора. Во-первых, в 1760-е гг. в стране, при помощи прялки со множеством веретён и паровых машин, было механизировано текстильное производство. Первая текстильная фабрика современного вида появилась уже в 1771 г. Известная своим овцеводством, Англия поставляла своё высококачественное сукно по всему миру. С другой стороны, расширение британской колониальной империи способствовало притоку в страну хлопка и технологий его обработки. Именно тогда англичане тесно познакомились с индийским ситцем – окрашенной хлопчатобумажной тканью с набитым рисунком. Поскольку ситец был слишком лёгким для английского климата, хлопок стали переплетать с льняными нитями для производства бумазеи. В свою очередь, Россия стала источником льна, который англичане меняли на избыток хлопка.

Стоит отметить, что хлопок в малых количествах попадал на русские предприятия и до этого, в основном с Востока. Однако его массовый приток как раз пришёлся на конец XVIII-начало XIX вв. Если в 1775 г. набивных предприятий (то есть делавших ситец с рисунком) было 10, то в следующие 25 лет их появилось ещё 30. Важными центрами выработки ситца стали Москва и Московская губерния.

Образование центров хлопчатобумажного производства заложило две траектории дальнейшего развития текстильной промышленности. Так, производством ситца и других хлопковых тканей стали заниматься вчерашние крепостные. Пользуясь тем, что помещики отпускали их на промыслы и работу в городе (для получения не натурального оброка, а именно «живых» денег), они устраивались на мануфактуры, где учились ткацкому мастерству. Затем, накопив денег и выкупившись на волю, они возвращались в родные края и открывали маленькие хлопчатобумажные производства. Это мотивировалось, в том числе, тем, что хлопок в любом случае можно было купить, чтобы не зависеть от выработки льна и шерсти.

Напротив, льняное и шерстяное производство оставалось в рамках посессионных/помещичьих мануфактур. Как и прежде, они были ориентированы прежде всего на невзыскательный госзаказ, вырабатывая грубое солдатское сукно (95% продукции). Из-за этого сложилась парадоксальная ситуация: при постоянном росте самого производства внутренний рынок долгое время не был заполнен. Из-за этого, когда речь заходила об изделиях из шерсти, то оказывалось, что половина из них импортная, тем более что в начале XIX в. в Англии производилось в 150 раз (!) больше шерстяных тканей на человека, чем в России.

Крестьяне, составлявшие бóльшую часть населения страны, в свою очередь, по-прежнему пользовались домотканым холстом. По этой причине полотняная промышленность топталась на месте, по сути, выживая только за счёт производства парусины для кораблей.

Хлопчатобумажное (прежде всего, ситцевое) производство, тем временем, динамично росло:

Именно с хлопчатобумажными мануфактурами оказались связаны громкие имена российских текстильных «королей» и их династий.

1. Прохоровы

Родоначальником этой знаменитой семьи был крепостной крестьянин Троице-Сергиевой лавры Иван Прохоров. После того, как у монастырей были отобраны вотчины (1764), он освободился и поселился в Москве. Его сын, Василий Иванович (1755-1815), сначала работал в качестве приказчика у старообрядцев-пивоваров, а затем открыл свою небольшую пивоварню. В это время он жил в Хамовниках, где судьба свела его с Фёдором Резановым, державшим мастерскую по производству краски. Резанов давно хотел открыть текстильную мануфактуру, и у него даже были на это деньги, однако не было никаких связей. Прохорова, напротив, не устраивал доход от пивоварения, но он обладал множеством контактов в старообрядческой среде. Объединив усилия, в июле 1799 г. два купца арендовали землю на холмистом берегу Москвы-реки, которая в народе именовалась Три Горы (сейчас – район станции метро «Краснопресненская»). Так была заложена основа будущей «Трёхгорной мануфактуры», знаменитой «Трёхгорки».

Василий Прохоров – основатель Трёхгорной мануфактуры

Сперва дела шли нелегко. Резанову приходилось лично обучать персонал и контролировать качество. Осторожный Прохоров предложил не заниматься сразу выпуском готовой продукции, а сперва просто закупать у московских купцов миткаль – полуфабрикат для ситца, и работать с ним. Благодаря придуманной Прохоровым оригинальной набивке (сейчас бы сказали – «принтам») товар стал быстро расходиться. В результате к 1812 г. оборотный капитал мануфактуры превысил 100 000 рублей (около 300 млн современных).

Война с Наполеоном стала для «Трёхгорки» серьёзным испытанием. Она пострадала во время московского пожара, а вскоре после этого компаньон Прохорова, Резанов, заявил о выходе из бизнеса и продал ему свою долю. К тому моменту капитал предприятия упал более, чем втрое. Из-за пошатнувшегося здоровья Василий Иванович отошёл от дел и вскоре умер, передав управление предприятием своему старшему сыну, Тимофею (1794-1854).

Тимофей Васильевич Прохоров фактически вырос на отцовской фабрике и знал все особенности процесса до мелочей. Кроме того, он проявил себя способным организатором. Так, в 1816 г. он открыл при «Трёхгорке» первое в России профессионально-техническое училище, куда набирал детей для обучения ткацкому ремеслу. Благодаря этому, впоследствии Прохорову не приходилось искать персонал и обучать его с нуля. С другой стороны, пользуясь тем, что другие предприятия Москвы после войны были разорены, Прохоров решил заняться непосредственно выпуском тканей вместо набивки, чтобы заполнить рынок своим товаром. Сохранив стратегию на оригинальность рисунка, множество сортов и высокое качество, Прохоров активно вкладывал средства в модернизацию фабрики – в частности, он закупал французские станки, за счёт которых можно было делать ткань быстрее других. К 1820 г. капитал «Трёхгорки» составлял 200 000 рублей (около 600 млн современных).

В 1833 г. Тимофей Прохоров отошёл от дел, полностью сосредоточившись на благотворительности и организации ремесленных школ. Дела фабрики стали вести его младшие братья – Иван, Константин и Яков. Они значительно расширили рынок сбыта компании: продукция «Трёхгорки» стала появляться на волжских и украинских ярмарках. Это не замедлило сказаться на оборотах: к 1840 г. капитал доходил до 0.5 млн рублей (около 1.5 млрд современных), а продукции реализовывалось на 2 млн рублей (соответственно 6 млрд современных). За высокое качество тканей Прохоровы получили ряд золотых медалей на всероссийских выставках и были переведены из мещан в сословие «почётных граждан».

Следует отметить, что модель организации предприятия, принятая у Прохоровых, впоследствии стала стандартной для всех остальных производителей. Так, из всех мощностей в Москве была сосредоточена лишь часть (изначально – около трети), тогда как остальное было вынесено в регионы, где труд был дешевле и не надо было организовывать для рабочих специальные условия. Часть работы передавалась посредникам, которые сами нанимали людей, занимавшихся каким-то видом ткачества, и потом передавали готовый товар Прохоровым за проценты. Сама мануфактура представляла собой производственный кластер, нацеленный на выработку конечного продукта разных видов – не только обычных, вроде ситца, но и элитных кашемира и бархата. К тому времени Прохоровы уже не покупали миткаль для дальнейшей доработки/переработки. «Трёхгорка» обладала своей развитой инфраструктурой в виде общежитий, больницы, школ. По уровню механизации она была в числе первых российских фабрик. На фабрике были установлены строгие корпоративные правила: к примеру, было запрещено курение – не только и не столько по соображениям пожарной безопасности, сколько для борьбы с пустым расходованием рабочего времени. Работников могли уволить за проспанные часы или за сквернословие, особенно при младшем персонале.

Обложка трехъязычного портфолио фирмы Прохоровых

Прядильный корпус (на современном фото снят с другой стороны). Нынешний адрес – Рочдельская ул., 13-15, стр. 5

Цех в Прядильном корпусе

Склад готовой продукции…

… и её вывоз со склада

Новому поколению Прохоровых – Ивану и Алексею Яковлевичам – пришлось столкнуться с серьёзными трудностями. Гражданская война в США 1861-1865 гг. резко сократила ввоз хлопка в Россию, а в 1867 г. на фабрике произошёл пожар. Чтобы упрочить положение фирмы, браться мобилизовали капиталы других родственников и в 1874 г. основали паевое «Товарищество Прохоровской Трёхгорной мануфактуры» с капиталом 1.5 млн рублей (около 4 млрд современных).

Новый взлёт предприятия был связан с тандемом руководителя – Николая Ивановича Прохорова – и управляющего директора – Никиты Васильевича Николаева. Последний был выпускником школы Тимофея Прохорова. Придя на предприятие обычным набойщиком, через 30 лет он вошёл в состав совета директоров. Как отмечалось в юбилейном издании к столетию «Трёхгорки», «в периоде горячих увлечений и порывов» владельцы всегда находили в Николаеве «верного советника, умудрённого большим житейским опытом». Николай Прохоров, руководивший предприятием с 1899 по 1915 гг., по образованию был юристом-управленцем. Одновременно с этим он закончил красильную школу в Германии и был талантливым химиком, автором ряда патентов, связанных с окраской и отбеливанием ткани. Любопытно, что права на пользование этими технологиями Прохоров впоследствии продавал другим фабрикам.

В XX в. «Трёхгорка» вошла с капиталом 3 млн рублей (порядка 6 млрд современных), самым современным оборудованием и огромным охватом рынка. Тем не менее, к тому моменту у неё уже были серьёзные конкуренты в виде других текстильных магнатов.

2. Морозовы

Одна из наиболее известных предпринимательских династий старой России, Морозовы происходили из крепостных крестьян подмосковного села Зуево (в 1917 г. вместе с другими сёлами, Орехово и Никольское, оно образовало город Орехово-Зуево). Основатель рода, Савва Васильевич Морозов (1770-1860), по специальности был ткачом, и помещик отпускал его на заработки. По легенде заняться предпринимательством Морозова вынудили обстоятельства: чтобы откупиться от призыва в армию, он занял крупную сумму, которую надо было отдавать. В 1797 г. он организовал небольшую мастерскую, делавшую кружева. К 1811 г. у него было уже 20 сотрудников, которые производили товара на 1200 рублей в год (примерно 3.5 млн современными). Накопив денег, Морозов в 1820 г. выкупил у помещика себя с супругой и четверых сыновей – Елисея, Захара, Абрама и Ивана.

Как и в случае с Прохоровыми, деятельности Морозовых сопутствовала удачная конъюнктура – их родные места оказались не затронуты войной 1812 г., что давало существенное преимущество перед старыми московскими производителями. Кроме того, роль здесь играли и личные качества Саввы Васильевича: зная его ответственность, земляки стали доверять ему на хранение свои сбережения, которые он пускал в оборот и таким образом развивал своё производство. Сперва Морозов лично ездил в Москву для реализации своей продукции, однако в скором времени он сделал себе такую репутацию, что перекупщики встречали его уже по пути, чтобы успеть перехватить товар. В 1823 г. Морозов купил у своего же бывшего помещика земельный участок и построил на ней первую фабрику, которая дала начало Никольской мануфактуре.

Как настоящий предприниматель, Савва Васильевич зорко следил за рынком и не мог не заметить упадка помещичьих мануфактур. Данная тенденция дала ему идею переключиться с шёлковых на шерстяные изделия. В 1844 г. Морозов запустил у себя производство, нацеленное, в противовес помещичьему, на выделку тонкого и дорогого сукна – драдедама. Помимо прочего, это организовало рабочие места для более чем 3 000 местных крестьян. С другой стороны, Морозову не давали покоя успехи Прохоровых, и в 1846 г. он основал крупнейшую в России фабрику по производству хлопчатобумажных изделий.

В скором времени после этого Савва Васильевич, за старостью лет, передал дела младшему сыну Тимофею, который родился уже свободным. В 1860 г. Савва Васильевич и Тимофей Саввич учредили торговый дом «Савва Морозов с сыновьями», хотя к тому моменту Абрам умер, Иван, не интересовавшийся текстилем, вышел из дела, а старшие, Елисей и Захар, отделились и открыли собственные фирмы. Фактическим владельцем отцовского бизнеса с капиталом в 4,5 млн рублей (около 13 млрд современных) стал Тимофей Саввич – ему принадлежали ¾ фирмы, ещё ¼ была передана его племянникам Давиду и Абраму Абрамовичам, сыновьям рано умершего брата.

Тимофей Саввич Морозов

На основе отцовских фабрик в Никольском Тимофей Саввич организовал огромный комбинат, который осуществлял полный цикл от переработки сырья до отделки готовых изделий. Также были созданы предприятия в Москве и Твери. Как и прежде, удача не изменяла Морозовым. Так, в 1860-е гг. началось присоединение к Российской империи Средней Азии, что позволяло не зависеть от привозного американского, а использовать отечественный хлопок. Кроме того, чтобы не быть завязанным на посредников, Тимофей Саввич открыл в Ливерпуле представительство фирмы, чтобы напрямую закупать оборудование у английских производителей. Наконец, в качестве топлива на предприятиях Морозов первым начал использовать мазут. В то время для него ещё не было активного применения, и Тимофей Саввич скупал его у нефтяной фирмы Нобелей всего по 80 копеек (около 2000 современных рублей) за тонну, экономя значительные количества дров и угля.

С другой стороны, для развития своего бизнеса Морозовы получали кредиты на хороших условиях. Среди их главных кредиторов был русско-немецкий коммерсант Людвиг (Лев Герасимович) Кноп (1821-1894), один из самых крупных торговцев хлопком и оборудованием для его переработки. Несмотря на большую (50 лет) разницу в возрасте, у Кнопа сложились хорошие отношения с Саввой Морозовым, и после его смерти он продолжал кредитовать предприятия младших Морозовых. В 1857 г. Кноп открыл собственную фабрику в Нарве, известную как Кренгольмская мануфактура. Для развития предприятия он привлёк к работе московских купцов, братьев Алексея и Герасима Хлудовых (у них была ткацкая фабрика в подмосковном Егорьевске). Мануфактура быстро стала главным производителем бумажной пряжи, однако в конфликт интересов с Морозовыми не вступала, более того, дочь Алексея Хлудова, Варвара, стала женой Абрама Абрамовича Морозова.

Лев Кноп (сидит в центре) и братья Хлудовы (за его спиной слева Герасим, справа – Алексей), кредиторы и партнёры Морозовых

В 1871 г. семейный бизнес вновь разделился: «тверская» часть была закреплена за Абрамом Абрамовичем, «подмосковная», напротив, осталась в ведении Тимофея Саввича. Впоследствии эти доли достались соответственно сыновьям Абрама – Михаилу, Ивану и Арсению Абрамовичам, и их двоюродному дяде, Савве Тимофеевичу Морозовым. «Тверские» Морозовы, тем не менее, продолжали жить в Москве в собственной усадьбе.

Усадьба Морозовых на Воздвиженке (современный адрес – дом 14, стр. 1)

Следует сказать, что куда больше, чем коммерческими делами, братья интересовались искусством и гуманитарными науками. Фирмой фактически управляла их мать, Варвара Морозова (урождённая Хлудова), которая не разделяла увлечений детей. Так, Михаилу, учившемуся на историко-филологическом факультете, она выдавала фиксированную сумму денег в месяц. Когда Арсений построил рядом с усадьбой свой знаменитый особняк в мавританском стиле, Варвара Алексеевна сказала: «Раньше я одна знала, что ты дурак, а теперь это знают все!». Её доверием пользовался лишь Иван Абрамович, которому она в 1892 г. передала бразды правления торговым домом.

Особняк Арсения Морозова (Воздвиженка, 16)

Михаил (слева) и Иван (справа) Абрамовичи Морозовы на портретах работы Валентина Серова

Хотя Иван Морозов сумел показать себя умелым руководителем (до начала революции капитал тверских фабрик увеличился втрое), всё свободное время он отдавал искусству. После смерти брата Михаила, увлекавшегося коллекционированием, Иван решает продолжить его дело. Именно ему мы обязаны обширной коллекцией французских импрессионистов, сейчас хранящейся в Эрмитаже и ГМИИ имени Пушкина (оценочная стоимость – 5 млрд долларов). Несмотря на деятельность Ивана Абрамовича, пожалуй, наиболее известным из Морозовых был его дядя – Савва Тимофеевич (1862-1905).

Савва Тимофеевич Морозов

«Дворец» Морозовых в Большом Трёхсвятительском переулке (дом 1-3, стр. 1), где прошло детство Саввы Тимофеевича

Савва Морозов с самого начала готовил себя к управлению семейным предприятием. После окончания Московского университета он уехал в Англию, где два года изучал химию и текстильное дело в Кембридже и Манчестере. Работы Морозова о красителях были высоко оценены Менделеевым. В 1886 г. Савва Тимофеевич стал управляющим директором Никольской мануфактуры, а уже через четыре года был избран главой комитета главной российской ярмарки – Нижегородской.

Для расширения охвата фирмы Морозов предпринял ряд мер. Во-первых, он ликвидировал потребность фабрик в сырье и краске – для этого были приобретены хлопковые плантации в Туркестане и открыты заводы химреактивов. В кадровой политике Морозов следил за грамотностью рабочих и предпочитал нанимать молодых (до 45 лет) и не останавливался перед увольнением менеджеров, если те, по его мнению, плохо обращались с персоналом или выгоняли рабочих без реальных причин. Стратегию развития мануфактуры Савва Тимофеевич видел в расширении пространства сбыта. Поскольку внутренний рынок становился тесным (сказывалась конкуренция с Прохоровыми и другими игроками), Морозов в 1880-х гг. распространил продажи на Китай и Ближний Восток. Примечательно, что на ярлыках мануфактуры были надписи на арабском и персидском языках.

Ярлык Никольской мануфактуры

Благодаря умелому руководству Морозов сумел увеличить капитал отца в пять раз – с 6 до 30 млн рублей (соответственно с 9 до 45 млрд современных).

В частной сфере Савва Морозов, как и его племянники, слыл покровителем искусств. Так, при его активном содействии был организован Московский Художественный театр (МХАТ). Другая сторона его жизни до сих пор является предметом споров и спекуляций. Известно, что он контактировал с антиправительственно настроенными политическими группами как либерального, так и революционного толка. По свидетельству Максима Горького, Морозов финансово поддерживал большевиков, ежемесячно передавая деньги на газету «Искра». В этом смысле внезапная смерть Саввы Тимофеевича 13 мая 1905 г. становится ещё более загадочной. По официальной версии, он покончил с собой, однако был похоронен в семейной усыпальнице, учитывая, что Церковь запрещала хоронить самоубийц на территории кладбищ. В постсоветское время возникла версия, что он был убит революционерами как ненужный свидетель, однако сам Морозов делился опасениями, что за ним охотятся ультраправые монархисты. Загадок добавляет и то, что тело было доставлено в закрытом гробу в сопровождении троюродного брата покойного, Фомы Морозова, похожего на него как две капли воды. Из-за этого среди рабочих Никольской мануфактуры ходили упорные слухи, что Морозов инсценировал свою смерть.

3. Рябушинские

Эта семья была не менее знаменита, чем Прохоровы и Морозовы, хотя, в отличие от них, занималась далеко не только текстилем, но и другими видами бизнеса.

Основателем династии был Михаил Яковлев, выходец из крестьян калужского Пафнутьево-Боровского монастыря. Его родители занимались мелким предпринимательством – скупали у местных жителей домашний трикотаж и перепродавали его в уездном центре. В 1802 г. Михаил вместе с братом Артемием приехал в Москву. Там братья начали операции с текстильной продукцией и открыли лавки в Гостином ряду. По названию родной Рябушинской слободы (от села Рябушки) они взяли себе фамилию «Рябушинские», для звучности сделав ударение на третий слог вместо второго.

Сильный удар по делу начинающего предпринимателя нанесла война 1812 г. Потеряв все деньги, Михаил Рябушинский лишился купеческого статуса и следующие десять лет прослужил приказчиком в Китай-городе. Чтобы заново наработать капитал, он пошёл по родительскому пути – скупал у губернских кустарей их продукцию и перепродавал в Москве. Скопив достаточно денег, в 1844 г. Рябушинский выкупил у хозяина его лавку, а затем приобрёл ещё несколько. Сперва они торговали непритязательными сермягами и бумазеей, впоследствии там появился более тонкий товар. Развивая своё дело, Михаил Рябушинский в 1846 г. основал в районе Якиманки ткацкую фабрику и поселился там же. Предприятие быстро росло: если при основании там работало 185 человек, а оборот составлял 50 000 рублей (около 150 млн современными), то уже через четыре года, в 1850 г., рабочих было 285, а оборот вырос до 75 000 рублей (около 225 млн современных).

Усадьба Рябушинских на Якиманке (современный адрес – 3-й Голутвинский пер., 8/10)

Старая фабрика в 1860-е гг. была отдана в аренду купцам Истоминым, которые сильно перестроили её в стиле английской готики (современный адрес – 1-й Голутвинский пер., 1/8)

В 1858 г. Михаил Рябушинский скончался, оставив после себя состояние в 2 млн рублей (примерно 5 млрд современных). В наследство вступили его сыновья – Павел и Василий Михайловичи Рябушинские. Старший из братьев, Павел, был прирождённым предпринимателем. Ещё когда ему было 14 лет, отец доверял ему закупку сырья. Повзрослев, Павел Михайлович стал ездить в Англию для изучения текущих технологий производства текстиля. Ознакомившись с делами на фабрике, он пришёл к неутешительным выводам. Так, производство было слабо механизировано, и как обновление старого, так и поставка нового оборудования было бы очень затратным.

Тогда Павел Рябушинский поступил следующим образом. Он отдал старую фабрику в аренду (чтобы она приносила деньги, но не требовала вложений) и в 1869 г. купил в Тверской губернии новое, уже оснащённое предприятие. Решающим в выборе стало его расположение – недалеко от железной дороги и реки, по которым шло снабжение и вывоз готовой продукции. В скором времени Павел Михайлович и вовсе ликвидировал все старые фирмы в Москве и Калуге, сведя всё в тверскую. Эти действия привели к конфликту и размолвке между братьями: Василий Михайлович, считавиший, что в условиях «хлопкового кризиса» такой риск не оправдан, стал вкладывать свою долю в ценные бумаги и занялся банковскими операциями.

Тем временем, Павел Михайлович, знавший особенности производства изнутри, лично занимался приёмкой продукции и указывал на её недостатки. Чтобы расширить сбыт, он организовал сеть комиссионеров, которые работали за проценты от сделок. С развитием бизнеса была связана ещё одна история. Так, в 1880 г. тверская фабрика сгорела дотла, однако страховая выплата по ней была такова (более подробный исторический экскурс можно найти в статье про историю страхования в Росии), что позволило отстроить ещё более мощную фабрику. Примечательно, что подобные «пожары» потом прозошли ещё пару раз.

Павел Михайлович Рябушинский

Цех ткацкой фабрики Рябушинских

На этот счёт можно строить догадки, однако именно новое предприятие стало основой финансового успеха Рябушинского. После смерти брата Василия (1885) он сосредоточил в руках все семейные активы и в 1887 г. основал паевое «Товарищество мануфактур Рябушинского с сыновьями» (капитал – 2 млн рублей, или около 3 млрд современных). Паи были именными, и по уставу продать их можно было, только если кто-то из совладельцев не захочет их приобрести. Таким образом Рябушинские стремились заблокировать возможность покупки контрольного пакета конкурентами. Общее же состояние Павла Михайловича доходило до 20 млн рублей (соответственно 30 млрд современных). Оно перешло пятерым сыновьям Рябушинского – Павлу, Сергею, Владимиру, Степану и Дмитрию Павловичам. Младший, Михаил Павлович, стал заниматься унаследованными от дяди банковскими делами.

В дальнейшем братья действовали совместно, как единая бизнес-группа. Помимо старых текстильных предприятий они занимались лесозаготовками и производством бумаги, создали первый автомобильный завод «АМО» (будущий «ЗИЛ»), приобретали паи в металлообрабатывающей и нефтяной промышленности, вели активные банковские операции. Разрастанию бизнес-империи способствовал не только предпринимательский талант братьев, но и хорошие связи. Так, в частности, главным юристом (или, как бы сейчас сказали, «инхаус лойером») Рябушинских был Сергей Шереметевский, дочь которого, Наталья Сергеевна, была гражданской женой великого князя Михаила Александровича, младшего брата императора Николая II.

Среди других союзников Рябушинских называли всесильного министра финансов Сергея Витте. В мае 1901 г. вся деловая Россия была потрясена гибелью Алексея Алчевского – владельца горнопромышленной компании и третьего по величение российского ипотечного банка в Харькове (в его честь назван город Алчевск в Донбассе). По официальной версии, он бросился под поезд на Царскосельском (Витебском) вокзале Петербурга. Причиной тому называли громадный, около 5 млн рублей (порядка 6 млрд современных) долг банка. Пользуясь четырёхкратным падением курса акций, Рябушинские начали их скупать и одновременно через Витте получили правительственную ссуду в 6 млн рублей (более 7,2 млрд современных). Таким образом, банк оказался в их распоряжении, учитывая, что до этого Витте отказал Алчевскому в той же ссуде. Современники оценивали это как силовой захват с участием властей. В 1902 г. Харьковский земельный банк стал основой «Банкирского дома братьев Рябушинских». К 1917 г. его капитал составлял 25 млн рублей (или около 30 млрд современных).

Главой клана Рябушинских был старший брат, Павел Павлович. Именно его имя стало символом могущества семьи. Предпринматель по натуре и образованию, он чётко понимал, что крупному бизнесу нужно своё политическое представительство. Если Савва Морозов был не слишком разборчив в своих связях с политическими группами, то Павел Рябушинский в 1912 г. основал собственную, Прогрессивную партию. Идеологически она стояла где-то между оппозиционными кадетами и более лояльными к власти октябристами. В особянке Рябушинского собирался кружок интеллектуалов (экономистов, юристов, историков, литераторов), который выработал будущую программу реформ. Среди её пунктов значилось создание правового государства с рыночной экономикой, организация двухпалатного парламента, расширение участия бизнеса в управлении государством. На думских выборах 1912 г. прогрессисты шли единым либеральным блоком с кадетами и октябристами.

Павел Павлович Рябушинский

Особняк Павла Рябушинского (современный адрес – Гоголевский бульвар, 6)

Для продвижения своих идей Павел Рябушинский решил создать свой медиа-концерн. Ещё в 1909 г. в самом центре Москвы им была устроена большая типография. В ней печаталась газета «Утро России» (неоднократно закрывалась властями за критику в свой адрес), экономические и исторические труды. Одновременно с этим брат Павла Павловича, Николай Павлович, увлекавшийся искусством, финансировал издание лучшего литературного ежемясчника того времени – «Золотого руна».

Типография Рябушинских, получившая своё имя по названию газеты «Утро России». Современный адрес – Б. Путинковский переулок, 3

При исследовании деятельности текстильных магнатов возникает вопрос, как они уживались на одном рынке. Ответ кроется в особенностях их происхождения. За редким исключением, текстильные «короли» были старообрядцами и умели договориться неформально, в рамках своей общины. С другой стороны, вместо того, чтобы давить конкурентов, они становились совладельцами их бизнеса, делая их фактически аффилированными со своими компаниями. К примеру, в правление Кренгольмской мануфактуры и московской текстильной фирмы «Эмиль Циндель» входил Козьма Солдатёнков, двоюродный дядя Саввы Морозова. Рябушинские были связаны партнёрскими взаимоотношениями с Третьяковыми (основатель галереи – из этой же семьи) и Коноваловыми. После Февральской революции соратник Павла Рябушинского, Александр Иванович Коновалов, стал министром торговли и промышленности Временного правительства. Семьи, которые по тем или иным причинам не попали в эти неформальные «сети доверия», не заняли занчительного места на российском рынке. Помимо названных династий существовало ещё много тех, кто занимался текстильным бизнесом (Щукины, Коншины, Смирновы, Лыжины), но они оказались заслонены фигурами «королей», вроде Морозовых и Рябушинских.

Следует отметить, что все указанные предприниматели – как большие, так и не очень крупные – рассматривали свою деятельность не только как извлечение прибыли, но и работу на благо своей страны. Все без исключения фабриканты поколениями занимались благотворительностью, многие из них, как уже говорилось, были меценатами, поддерживая науку и искусство.
В последнем случае особо выделялась семья Третьяковых. Как и Рябушинские, они происходили из Калужской губернии. Купец Михаил Захарович Третьяков по старинке занимался переработкой льна на своей фабрике в Костромской губернии и торговал в Гостином ряду. После его смерти дело унаследовали братья Павел и Сергей Михайловичи Третьяковы.

Павел (слева) и Сергей (справа) Третьяковы

Братья выросли в отцовской лавке и знали бизнес изнутри. Тем не менее, из-за отсутствия опыта им сперва было тяжело. Большим подспорьем стало то, что их сестра Елизавета вышла замуж за Владимира Коншина, выходца из другой купеческой семьи. Два рода объединили свои усилия и расширили сферу производства. В 1860 г. компаньоны учредили торговый дом «Братья Третьяковы и Коншин», а в 1866 г. – паевое «Товарищество Костромской большой льняной мануфактуры». Темпераментный и комуникабельный Сергей вёл переговоры с партнёрами, а замкнутый Павел занимался бухгалтерией.

Именно активный Сергей первым проявил интерес к собиранию живописи. Очевидно, этому способствовала близость людей искусства. Соседями Третьяковых была семья Рубинштейнов, из которой вышли основатель Петербургской консерватории – Антон Григорьевич, и московской – Николай Григорьевич Рубинштейны. Среди учеников Антона Григорьевича был композитор Пётр Ильич Чайковский, младший брат которого, Анатолий Ильич, женился на Прасковье Владимировне Коншиной, племяннице Третьяковых. Женой Павла Михайловича была Вера Николаевна Мамонтова, двоюродная сестра Саввы Мамонтова, известного предпринимателя и покровителя людей искусства.

Сергей больше предпочитал академическую живопись, тогда как Павел приобретал и жанровые картины. Особое внимание последний обращал и на молодых художников. Фактически им были открыты Илья Репин, Виктор Васнецов, Василий Перов, Владимир Маковский, Василий Суриков и другие, теперь считающиеся классическими мастерами русской живописи. Чтобы уместить свои коллекции, братьям пришлось выстросить отдельный особняк, который затем пять раз расширялся и достраивался. Поскольку это было частное владение, сперва туда пускали по разрешению хозяина, однако в 1881 г. он решил сделать свободный и бесплатный проход. После смерти Сергея Михайловича в 1892 г. два собрания были слиты воедино. Павел Михайлович продолжал заниматься делами коллекции до конца жизни – последняя картина, знаменитые «Три богатыря», была выбрана им за месяц до смерти, в ноябре 1898 г. По завещанию Третьякова всё его собрание было передано Москве.

Здание Третьяковской галереи (Лаврушинский пер., 10). Спереди – памятник Павлу Третьякову

После революции судьбы предпринимателей сложились по-разному. В годы Первой мировой войны Прохоровы из патриотических соображений вернули все деньги из европейских банков в Россию, где они и пропали вместе с национализированной фабрикой. Последнего владельца, Ивана Николаевича Прохорова, спасли от расстрела собственные рабочие. В первые годы советской власти на предприятиях ещё не было «красных директоров», и они руководились рабочим самоуправлением. Поскольку на «Трёхгорке» оно состояло из старых кадров, те сумели убедить власти, что Прохоров не «эксплуататор», а ценный специалист и порядочный человек. Иван Николаевич с семьёй остался в Москве и до своей смерти в 1927 г. работал консультантом по хлопкообработке. После его смерти бывшие прохоровские рабочие помогали его родным материально. Дочь Ивана Прохорова, Вера Ивановна, умерла в Москве в 2013 г.

Семья Морозвых разделилась, и даже братьев и сестёр разбросало по свету: так, сын Михаила Абрамовича, Михаил Михайлович, остался в СССР и стал литературоведом, крупнейшим специалистом по творчеству Шекспира, а его сестра, Мария Михайловна, уехала в США, где выступала как пианистка. Иван Абрамович Морозов, оставив коллекцию на родине, выехал в Швейцарию, где жил на оставшиеся за рубежом капиталы. Его дочь, Евдокия Ивановна, вышла замуж за Сергея Александровича Коновалова, профессора экномики в Оксфорде, сына бывшего министра. Павел Рябушинский умер в 1924 г., вскоре после прибытия во Францию. Его братья занимались коммерцией (банковским делом, экспортно-импортными операциями). У кого-то, как Владимира Павловича, это получалось. Напротив, Михаил Павлович, открывший банк в Лондоне, прогорел и был вынужден работать оценщиком антиквариата.

В советскую эпоху имена главных текстильщиков страны чаще всего фигурировали в негативном свете, либо вообще не упоминались. Интерес к их наследию развился уже в постсоветское время. Так, ОАО «Трёхгорная мануфактура» позиционирует себя как предприятие с 200-летней традицией, работающей на исторической площадке Прохоровых, а новая улица, проложенная в августе 2018 г. в районе ЗИЛа, получила имя Братьев Рябушинских.